Николай Гуданец

Полигон (отрывок)

     Руководитель   лаборатории   концерна   занимал   довольно-таки    тесную,
аскетически обставленную казенной мебелью двухкомнатную квартирку. Из крохотной
прихожей Кин проследовал за Харагвой в комнату, служившую биотехнологу, судя по
всему, домашним кабинетом.
     - Садитесь, старина, будьте как дома. - Харагва смел прямо на пол с кресла
кучу нестираного исподнего белья. - Не обращайте внимания на бардак.
     Хотя  в  досье  отмечалась  патологическая неряшливость  Харагвы  в  быту,
увиденное превзошло всякие  ожидания Кина.  В  углу  комнаты  красовалась груда
пустых  бутылок,  там  и  сям  на  полу  валялись пыльные комки  использованных
бумажных полотенец,  разорванные упаковки от  армейских сухих пайков и  грязные
пластмассовые стаканчики. Классическое жилище ученого, который слишком поглощен
своими мыслями, чтобы тратить время на приборку.
     Единственным предметом роскоши в  донельзя запущенной берлоге биотехнолога
мог  считаться  великолепный  компьютер  последней  модели,  с  голографическим
монитором,   перчаточной  периферией  и  виртуальным  наголовником.   Рекламная
наклейка  на  корпусе  свидетельствовала о  том,  что  несущая  плата  снабжена
новейшим квазинейронным сопроцессором фирмы  "Неолоджик",  который стоил  целое
состояние.
     - Отличная у вас аппаратура,  -  не удержался от похвалы Кин,  разглядывая
компьютер. - Я пока только мечтаю о квазинейроннике, слишком цена кусается.
     - А,  если в  башке говно,  никакие сопроцессоры не помогут...  -  буркнул
биотехнолог,  нимало не  беспокоясь о  том,  что  фраза может быть  истолкована
гостем как нелестный намек на уровень его умственных способностей.
     - Кажется,  это  не  ваш случай,  -  решив пропустить двусмысленность мимо
ушей, произнес Кин, усаживаясь в кресло.
     - Верно,  старина.  -  Харагва почесал шрам на голове.  -  Черепушка вроде
варит нормально, пока грех жаловаться.
     Он пнул ногой второе кресло,  придвигая его к захламленному столу,  где на
небольшом пыльном  островке  среди  книг,  журналов  и  компьютерных распечаток
стояли высокая узкогорлая бутылка вина и два пластмассовых стаканчика.
     - Ну что,  давайте хряпнем клевого винца.  - С этими словами он вытащил из
горлышка грибовидную поропластовую пробку,  почему-то  озабоченно понюхал ее  и
удовлетворенно кивнул. - Порядочек.
     Щедро плеснув в стаканы золотистого вина, Харагва плюхнулся в кресло.
     - Вы  как  хотите,  а  я  знакомству рад,  -  заявил  он,  сжимая стакан в
волосатой лапище.  - До сих пор мне казалось, что у вас там в Генштабе заседают
сплошные пидоры сушеные.
     - Почитаю за честь,  если мне удалось хоть немного развеять ваше крошечное
заблуждение, - церемонно произнес Кин.
     Биотехнолог одобрительно гоготнул, оценив комичный стилистический перепад,
и выпил стакан в несколько смачных глотков.
     Кин пригубил вина и нашел превосходным его изысканно терпкий букет.
     - Э,  до дна,  до дна,  - погрозил ему пальцем Харагва. - Пить так пить, у
меня в закромах есть еще бутыленция на добавку.
     - Великолепное  вино,  его  просто  грех  пить  залпом,  -  возразил  Кин,
потягивая из стакана.
     - Ну,  мне доводилось пробовать и  получше,  откровенно говоря.  Но и  это
вполне сносное.
     На этикетке золотом по черному значилось название марки -  "Цветы Арзани",
а  внизу была  оттиснута знакомая эмблема винного завода -  круг с  завитушками
внутри.
     - Если не ошибаюсь, вино хиржумское.
     - Точно,  - подтвердил Харагва. - К этой марке я пристрастился на Лебаксе,
там просто море всякого шикарного винища.
     - Вы  не возражаете,  если я  буду звать вас просто Рино?  -  спросил Кин,
ставя  на  стол  пустой стакан,  и  диктофон в  его  нагрудном кармане бесшумно
заработал, поскольку прозвучало кодовое слово.
     - Конечно,  к  хренуям всякие там церемонии!  -  с энтузиазмом откликнулся
Харагва,  лихо хлопнув гостя по плечу.  - Посидим как свои пацаны, ругнемся как
большие дядьки, ага!
     Не   нужно  было  сверхъестественной  интуиции,   чтобы  уловить  за   его
демонстративно дурашливым настроением затаенную напряженность.  Конечно же,  он
пригласил Кина к себе неспроста,  но приступать с места в карьер к главной теме
встречи не спешил, предпочитая прощупать собеседника окольной болтовней.
     - Скажите,   Рино,   как   по-вашему,   появление  ящеров  вокруг  поселка
действительно предвещает массированное нападение экзотов?  -  заговорил Кин.  -
Ронч сказал мне, что это верная примета.
     - Да,  эти ящеры что-то чувствуют. И еще они необычайно любопытны. Знаете,
у  них,  по-моему,  есть нечто вроде зачатков интеллекта,  -  Биотехнолог снова
наполнил стаканы.
     - Даже так?
     - Ага,  у  них здоровущий головной мозг,  только упражнять его им незачем.
Жратвы  навалом,  внешняя  среда  благоприятна,  природные  враги  отсутствуют.
Представьте себе,  ни одна из зверушек,  которых вы видели у меня в подвале, на
них не нападает. У меня есть снятые с вихрелета кадры, где ящеры бродят в самой
гуще стаи адовых портянок, и им хоть бы хны.
     - Интересно, а почему же их не трогают?
     - Просто шкура у  них  покрепче любого бронекостюма,  даже  тещин язык  не
пробивает.
     - Это их вы имели в виду, когда говорили об идеальных солдатах?
     - Может быть,  ими стоит заняться.  Хотя начать я  хочу с более компактных
моделей. Выпьем?
     - За  ваши успехи,  -  сказал Кин и  отпил маленький глоток из стакана.  -
Должен сказать, ваш зверинец произвел на меня сильное впечатление.
     Харагва многозначительно поднял палец.
     - Учтите,  что эти зверушки состоят не из обычных,  а из кремнийуглеродных
белков. Ничего более совершенного природе создать не удалось. Во всяком случае,
в исследованной людьми части Вселенной, - сделал он необходимую оговорку.
     - Смотря в чем вы усматриваете совершенство, - проронил Кин.
     - Пожалуйста,   с  удовольствием  объясню.  -  Биотехнолог  отбросил  свою
утрированно простецкую манеру изъясняться, перейдя на неприкрашенный лекторский
слог:    -   Кремнийуглеродная   органика   гораздо   прочнее,   неприхотливее,
разнообразнее,  нежели нашу углеродная.  Одни только мышечные ткани чего стоят:
они мощнее,  экономичнее и  быстрее.  О  мозге я  уж не говорю,  по сравнению с
фабрами наши мозги -  это комок неповоротливого говна. Поэтому появление фабров
дает новый ракурс во  взгляде на  эволюцию.  До  сих  пор человек,  безусловно,
являлся лидером животного мира и венчал пирамиду биоценоза. Но фабры в принципе
способны  превзойти человека  во  всех  отношениях,  начиная  от  способности к
адаптации на других планетах и кончая интеллектуальным потенциалом. Они созданы
искусственным путем,  но принадлежат к  живой природе.  Возможно,  эволюционная
роль  человечества  как  раз  и  состояла  в  том,  чтобы  создать  новую  расу
кремнийуглеродных существ, которая уже окончательно покорит Вселенную.
     - Неужели вас увлекает такая перспектива? - протестующе спросил Кин.
     - Собственно,   почему   нет?   Попробуйте  взглянуть  на   нее   как   на
сотрудничество,  а  не  соперничество.  На хрена обживать планету,  где люди не
могут обойтись без  скафандров.  А  фабры смогут,  если  внести изменения в  их
конструкцию.  Конечно, неизбежна чисто человеческая зависть к тому, кто умнее и
сильнее, а еще унижение при мысли, что тебя запросто могут обскакать.
     - Не  хотел  бы  я  дожить до  той  поры,  когда  миром станут править эти
коротышки с оловянными глазами.
     - Стоит  ли   волноваться,   на   нашем  веку   это   не   произойдет,   -
пренебрежительно  отмахнулся  биотехнолог.   -   Вообще  говоря,  людей  всегда
преследовал страх перед порождениями их  собственных рук  и  ума.  Возьмите для
примера  паровые машины  и  фабричные станки,  потом  конвейерные линии,  потом
компьютеры.  Всего этого поначалу опасались, потом привыкли. Больше скажу: есть
нечто детское в  этих страхах.  Этакое ребяческое развлечение -  накрыть голову
одеялом  и  пугать  друг  друга  ужасными  сказками.  Человечество инфантильно,
старина.  Конкуренции с  разумными взрослыми существами оно не  выдержит.  Ну а
ребенка кто обидит, пускай ковыряет себе в носу и пускает в луже кораблики.
     Походило на  то,  что Харагва тешит самолюбие,  блистая широтой интеллекта
перед узколобым солдафоном.
     - Согласен,  в  какой-то  мере это  выглядит как  естественный процесс,  -
заговорил  Кин,   втайне  задетый  снисходительной  бравадой  биотехнолога.   -
Человечество поначалу разводило домашних животных,  затем их вытеснила техника,
теперь виток  завершается.  На  арену прогресса выходят искусственно выведенные
биологические устройства.
     - Вот именно,  в самую точку!  -  оживился Харагва.  - А здесь, на Тангре,
идеальные  условия  для  выращивания  новых  кремнийорганических  существ.  Эта
планета  станет  испытательным  полигоном  для   новой   цивилизации.   Всецело
биотехнологической.  Вместо  того  чтобы  производить агрегаты,  она  будет  их
растить.  Не подумайте,  что я  перебарщиваю,  старина.  На пороге стоит именно
новая, невиданная цивилизация.
     Кину захотелось дать волю ехидству,  но  он сдержался.  Всякий ученый мнит
себя центром мироздания,  а  свою специальность важнейшей на свете.  Не избежал
этого естественного заблуждения и Харагва,  однако спорить с ним представлялось
бесполезным.
     - Я бы сказал,  что чисто технический путь развития был неизбежной ошибкой
цивилизации,  после  которой следует возврат к  точке бифуркации,  -  продолжал
биотехнолог.  -  А  там  разворот  на  сто  восемьдесят градусов  и  переход  к
преобразованию живой природы в  своих целях,  но  уже  на  принципиально другом
уровне.  Конструирование  вместо  селекции.  Иногда  мне  вообще  кажется,  что
человечество изначально выбрало  порочный  путь  развития.  Ведь  гипотетически
вполне возможна цивилизация, которая целиком развивается в русле биотехнологии.
     - Как  известно,   никаких  других  цивилизаций,   кроме  нашей,  пока  не
обнаружено, - заметил Кин.
     - И  это накладывает на нас огромную,  я бы сказал,  космического масштаба
ответственность.  -  Харагва машинально почесал шрам на  голове.  -  Кроме нас,
прогрессировать некому.  Однако посмотрите,  что  получается.  С  точки  зрения
биотехнологии,  человечество уже исчерпало себя и  не способно совершенствовать
свой  природный  облик.   Существует  массовое  предубеждение  против  операций
генетической структуры.  Даже косметические коррекции, по мелочи, поправить нос
или оттопыренные уши, и то заказывают крайне редко.
     - Естественно,  ведь супруги хотят иметь своего ребенка,  во всем похожего
на них самих, - возразил Кин.
     - Вот именно! - вскинулся Харагва. - А это же тупик.
     Он жадно отхлебнул из стакана и подался ближе к собеседнику.
     - Понимаете,   Элий,   на   человеческом  материале  невозможно  создавать
принципиально  новые  существа.  Уйма  ограничений  -  юридические,  моральные,
религиозные, черт бы их драл...
     "И распрекрасно", - невольно подумал Кин.
     - Но  есть и  другая закавыка.  Повторяю,  я  хотел бы создавать организмы
принципиально новые.  А этого нельзя добиться,  оперируя лишь на уровне  генных
структур.  Главная сложность состоит в  том,  что хромосомный набор не является
носителем информации сам по себе.
     - Простите, но это звучит довольно странно, во всяком случае, для меня.
     - Вы,  значит,  не  читали  мою  статью  в  позапрошлом  номере  "Вестника
биотехнологии",  -  произнес Харагва  таким  тоном,  как  будто  Кин  обнаружил
фатальное незнакомство с таблицей умножения.
     - К моему прискорбию, нет.
     - А  вас  никогда не  удивляло,  что  всего двадцать три  хромосомные пары
определяют  индивидуальный  облик  человека  и  строение  организма  вплоть  до
мельчайших деталей?
     - Честно говоря, у меня хватало других поводов для удивления, - откровенно
сознался Кин.
     - Это колоссальный объем информации.  - Харагва широко развел руки, словно
ухватив ими  гигантский мяч.  -  Он  даже  по  самым  грубым подсчетам никак не
укладывается в  известный  нам  объем  возможных  комбинаций  аденина,  тимина,
гуанина и цитозина при подсчитанном суммарном числе  кодонов  в  молекуле  ДНК.
Заметьте, о врожденной памяти я уж и не говорю, хотя описаны неоспоримые случаи
ее  проявления.  Парадокс  отмечен  еще  на  заре  информатики  и  генетики,  и
удовлетворительного объяснения ему до сих пор не находили.  Так вот,  я уверен,
что  хромосомный набор,  если пользоваться компьютерной аналогией,  содержит не
саму программу развития эмбриона,  а четверичные коды доступа к этой программе.
Кстати,  четверичность и  спиралевидность принадлежат к  числу  фундаментальных
свойств информационной матрицы, формирующей весь физический мир.
     Сохраняя из  вежливости мину внимательного слушателя,  Кин  немножко скис,
поскольку разговор вышел далеко за пределы его понимания.
     - Всего-то и требовалось,  что сломать стереотипы устаревшей парадигмы,  -
продолжал  ученый.  -  Я  взял  на  себя смелость заявить,   что   генетическая
информация хранится вне организма, поскольку в генах она просто не умещается. С
точки зрения ортодоксов-материалистов, это полная дичь и ересь. Однако я строго
логически  доказал,   что   в   совокупности  азотистые  основания  нуклеотидов
представляют  собой  не  чертеж  организма,  а  просто  штамповочные формы  для
последующей трансляции через РНК на  рибосомах.  Иначе совершенно не  объяснить
тот факт, что одной и той же аминокислоте могут соответствовать разные  кодоны.
Это понятно?
     - Более-менее, - нагло соврал Кин.
     - Хорошо,  едем дальше.  В  упомянутой статье я  принял в качестве рабочей
гипотезы,  что хорошо известные нам шестьдесят четыре кодона представляют собой
некие пароли доступа к  собственно информации об онтогенезе и  филогенезе.  Той
информации,  которая  и  направляет развитие  эмбриона  в  требуемое  русло.  А
содержится она  вне физического мира,  в  некой области,  которую иные называют
господом богом.  - Харагва скептически покривился. - Я предпочитаю называть это
метаинформационным  континуумом.   Но   суть  не  в   терминологии.   Так  вот,
метаинформационный континуум лежит  по  ту  сторону  абсолютного вакуума,  если
можно  так  выразиться.  И  является  причиной  торсионных  флуктуации вакуума,
которые проявляются в виде элементарных частиц.  На доступном нашему наблюдению
уровне.
     - Очень интересно, - пробормотал Кин, чувствуя себя распоследним тупицей.
     - Понимаете,   корень  проблемы  в  том,  как  внести  новую  генетическую
информацию в метаинформационный континуум.  - Харагва сделал паузу, подчеркивая
важность сказанного.
     - А разве вы этого не сделали, сконструировав фабров?
     - Нет.  Я  рекомбинировал известные мне  коды.  Ну,  проще говоря,  собрал
организм из готовых деталей, только и всего. А хочется большего. Очень хочется,
Элий.
     - Значит, вы бьетесь над тем, чтобы сделать чертеж и передать его... - Кин
неопределенно покрутил рукой. - Туда?
     - Примерно так.  Оставить след на скрижалях, где записано устройство всего
сущего.
     - Головокружительно дерзкий  замысел,  -  признал  Кин,  отпив  глоток  из
стакана.
     - А, вы понимаете, вижу... - У Харагвы расширились зрачки так, что радужка
совсем исчезла. - Да, это опасно. Охренительно опасная затея, старина.
     - Разумеется,  -  поддакнул Кин,  сочувствующе глядя в совершенно безумные
глаза ученого.
     - Если лезешь в записную книжку бога,  можешь схлопотать от него по рукам.
Защита от дурака.  Хрясь!  - Он врезал кулаком себе по колену. - То дом сгорит,
то кирпич на голову ни с того ни с сего упадет.  Одного шпана пришибет, другого
кондрашка хватит вроде как  случайно.  Но  когда такое идет  косяком,  поневоле
задумаешься.  С этим уже нахлебались под завязку психотронщики и в Империи, и в
Конфедерации. А теперь, кажется, настал черед нашего брата-биотехнолога.
     Сразу Кин  вспомнил историю с  работниками секретного института прикладной
нейрологии,  приключившуюся в  позапрошлом году.  Пошла совершенно необъяснимая
череда  внезапных смертей и  загадочных аварий,  контрразведка забила  тревогу.
Долгим  тщательным расследованием занимались лучшие  кадры,  однако  совершенно
безрезультатно, никаких следов деятельности неприятельских спецслужб не удалось
обнаружить.
     - Интересно, - сказал он. - Рино, это же потрясающе интересно...
     - Еще бы,  -  проворчал тот и зябко повел плечами. - Веселенькое занятие -
сидеть и ждать, когда тебя накроет ответная волна. Оттуда.
     - Есть какие-то признаки? Или это просто ваши предчувствия?
     - Метаинформационный континуум активно резистентен,  - пробормотал Харагва
на  своем тарабарском языке.  -  Но когда и  как скажется нарушение гомеостаза,
невозможно предугадать. Сижу вот, жду, авось пронесет.
     Откинувшись на  спинку  кресла,  он  порыскал  глазами  в  поисках  своего
стакана, взял его со стола и жадно допил до дна.
     - Вы сказали:  "оттуда", - продолжал наобум допытываться Кин. - То есть из
абсолютного вакуума?
     - Не  из  вакуума,   я  же  объяснил,   матрицы  находятся  за  ним.  Пока
единственное  путное,  что  удалось  выжать  оттуда,  это  эффект  сверхдальней
мгновенной связи. И вроде нормально работает, никому башку не оторвало.
     - Это обнадеживает, - вставил Кин.
     - Понимаете,  там  есть  как  бы  две  области,  вдвинутые друг  в  друга:
созидательная и  разрушительная.  С  известным допущением их  можно для  полной
ясности назвать богом  и  дьяволом.  Любая  информационная интервенция нарушает
баланс,  и  спектр тонких результирующих гармоник неохватен.  Какие-то  из  них
могут проявиться сегодня и здесь, другие - через год на том конце Галактики.
     - Насколько я понял,  вы согрешили,  так сказать, пытаясь потеснить бога и
стать соавтором творения?
     - Скорее  вторгнуться  в  епархию  дьявола,  -  криво  улыбнулся  Харагва,
почесывая шрам.
     - И вас не пугает, что сделки с дьяволом не доводят до добра?
     - Я думаю, что риск - хорошая приправа к повседневности.
     - Мне кажется,  это хороший тост, - заявил Кин, поднимая стакан на уровень
глаз. - Выпьем за риск?