Кеннет Уолтц

Глобализация и американская мощь

Кеннет Уолтц - известный американский политолог, специалист по вопросам международных отношений. В 1987-88 годах занимал пост президента Американской политологической ассоциации.

Нет ничего нового в том, что взаимозависимость государств ассоциируется с демократией, миром и процветанием. Перед первой мировой войной тесная взаимозависимость государств рассматривалась как некое провозвестие наступления эры процветания наций и мира между ними. Однако первая мировая война вызвала огромное разочарование, снизив политический оптимизм до уровня, остававшегося весьма низким почти до окончания "холодной войны" - "почти", потому что в 70-е годы начал распространяться новый оптимизм, чрезвычайно похожий на прежний. Взаимозависимость государств вновь стала связываться с миром и особенно с демократией. В 1989 году Фрэнсис Фукуяма предсказал наступление времени, когда все государства станут либеральными демократиями.

Сегодня мы слышим со всех сторон, что взаимозависимость достигла новых высот, преодолевая государственные рубежи и создавая "Мир, лишенный границ". Что люди, фирмы и рынки имеют сегодня большее значение; государства - меньшее. Каждый поворот экономического винта увеличивает выгоды от экономического обмена и делает войну между наиболее развитыми государствами все более дорогостоящей. Простые и правдоподобные тезисы состоят в том, что по мере роста выгод от мира увеличиваются издержки от войны и что, когда государства воспринимают войны как нечто чрезвычайно дорогостоящее, они утрачивают склонность к участию в них. Конечно, войны все еще не упразднены, поскольку даже самые мощные экономические силы не могут преодолеть страх или устранить обеспокоенность проблемами национальной гордости. Однако в целом экономические интересы господствуют, и рынки начали вытеснять политику как дома, так и за рубежом. То, что экономика преобладает над политикой и ограничивает ее значение, воспринято как счастливая мысль.

Глобализация - это причудливый продукт 90-х годов, причем изготовленный в Америке. Лозунгами являются свободные рынки, транспарентность и маневренность. "Электронный пастух" перемещает огромные массы капитала в страны и из стран, в соответствии с их политическими и экономическими достоинствами. Капитал перетекает почти мгновенно в страны со стабильными правительствами, прогрессивными экономиками, открытой системой бухгалтерского учета и честными деловыми отношениями и столь же мгновенно из стран, лишенных этих качеств. Государства могут не повиноваться "пастуху", но они будут платить за это - и, как правило, очень высокую цену, как это пришлось сделать Таиланду, Малайзии, Индонезии и Южной Корее в конце 1990-х годов. Некоторые страны могут неумышленно ослушаться "пастуха" (как только что упомянутые страны); другие могут поступить так из идеологических соображений (Куба и Северная Корея); некоторые - потому что они могут это себе позволить (страны, богатые нефтью); некоторые - потому что история просто прошла мимо них (многие африканские страны).

Страны, желающие привлечь капитал и обрести выгоды от сегодняшнего и завтрашнего уровня развития технологий, должны втиснуться в "золотой корсет", представляющий собой некий набор политических условий, включающих сбалансированность бюджета, экономическое дерегулирование, открытость инвестициям и торговле, а также стабильную валюту. Глобализация - это некий процесс, формируемый рынками, а не правительствами. Глобализация означает гомогенизацию. Цены, продукты, размеры заработной платы, богатств, нормы учетных ставок и прибыли стремятся к единообразию в общемировом масштабе. "Это, - как пишет Фридман, - постиндустриальный мир, и Америка сегодня хороша во всем, что является постиндустриальным". Послание всем правительствам очевидно: приспосабливайтесь или страдайте.

В том, что говорит Фридман, заключено многое, и он говорит это очень хорошо. Но сколько именно заключено в его словах? И, в особенности: как влияет тесная взаимозависимость государств на решение ими своих внутренних и внешних проблем?

Во-первых, мы должны задуматься о том, насколько далеко распространилась глобализация. В действительности, значительная часть мира остается в стороне от этого процесса. Это можно сказать о большей части Африки и Латинской Америки, о России, о всех странах Ближнего Востока (за исключением Израиля) и о значительной части Азии. Более того, для многих стран степень участия в глобальной экономике варьируется по регионам. Например, северная Италия включена в нее; тогда как южная Италия находится вне ее. Глобализация не является в подлинном смысле глобальной.

Во-вторых, мы должны сравнить взаимозависимость наций сегодня с тем, что было раньше. Быстрый рост международной торговли и инвестиций, происходивший с середины 1850-х годов до 1910 года, предшествовал длительному периоду войны, внутренних революций и национальной замкнутости. Кто-то может сказать, что с 1914-го по 1960-е годы развился некий дефицит взаимозависимости, который помогает объяснить последовавший затем ее устойчивый рост. Среди 24 самых богатых промышленных экономик (страны ОЭСР) экспорт, измеряемый долей от ВВП, увеличился после 1960 года вдвое. В 1960 году в этих странах объем экспорта составлял 9,5% от их национальных ВВП. Но в 1900 году этот показатель составлял 20,5 процентов. Тот факт, что уровень взаимозависимости в 1999 году примерно равен тому, который существовал в 1910-м, вряд ли является удивительным. То, что верно для торговли, сохраняет свою истинность и для потоков капитала.

В-третьих, денежные рынки могут быть единственным сектором экономики, который действительно стал глобальным. Финансовый капитал перемещается свободно через границы стран, входящих в число ОЭСР, и достаточно свободно в других частях мира. И тем не менее, при всем движении финансовых капиталов и товаров, нынешняя ситуация все еще остается похожей на ту, что была в прошлом. Несмотря на сегодняшнюю легкость коммуникаций, финансовые рынки в 1900 году были, по крайней мере, столь же интегрированными, как и в настоящее время.

Многие глобализаторы недооценивают степень того, насколько новое похоже на старое. В любой конкурентной системе проигравшие подражают победителям. В политическом развитии, так же как и в экономическом, отстающие имитируют практику и усваивают институты тех стран, которые оказываются впереди. Случайно кто-то находит способ перехитрить других, изобрести некий новый путь или искусно модифицировть старый, с тем чтобы извлечь из этого преимущества; и процесс подражания начинается заново.

Если государствам приходится приспосабливаться к образу жизни наиболее успешных среди них или же платить высокую цену за отказ поступать подобным образом, мы должны задаться вопросом - а что стало с самим государством. Суть послания глобализаторов состоит в том, что экономические и технологические силы навязывают государствам почти полное единообразие политических и экономических форм и функций. Однако беглый взгляд на историю последних 75 лет обнаруживает, что весьма разные политические и экономические системы добивались впечатляющих результатов и вызывали в свое время стремление последовать их примеру.

В 1930-е и затем вновь в 1950-е годы темпы экономического роста Советского Союза были одними из высочайших в мире, вызвав даже в Америке в 50-е годы страх относительно возможности своего отставания. В 1970-е годы большое уважение вызывали западноевропейские государства всеобщего благоденствия с их управляемыми и направляемыми экономиками. В конце 1970-х и в 1980-е годы японская модель неомеркантилизма рассматривалась как волна будущего, и Западная Европа, а также Соединенные Штаты были обеспокоены своей способностью устоять перед ней. Подражать или погибнуть - таков был совет, даваемый некоторыми; выведать тайну японской экономики и заставить ее соперничать на нашем поле - таков был тезис других. Америка не сделала многого ни из того, ни из другого, и вместе с тем в 1990-е годы ее экономика также стала процветать. Было бы поспешным, а в интеллектуальном смысле - опрометчивым делать на основании опыта одного десятилетия вывод о том, что единственная наилучшая модель наконец возникла.

Даже если все политические процессы стали глобальными, экономики остаются в удивительной степени локальными. Крупные в экономическом отношении страны продолжают делать большую часть своего бизнеса дома. В тех секторах американской экономики, которые в малой степени вовлечены в международную торговлю, - такие как государственная служба, строительство, некоммерческие организации, коммунальное хозяйство, а также оптовая и розничная торговля - занято 82% американцев. Как отмечает Пол Кругман, "Соединенные Штаты все еще почти на 90% являются экономикой, производящей товары и услуги для собственных нужд". В трех крупнейших экономиках мира - в Соединенных Штатах, в Японии и в Европейском союзе, взятом как единое целое, - экспорт составляет 12% или менее того от ВВП. Следовательно, мир менее взаимозависим, чем это обычно предполагается. Более того, развитые страны, если оставить в стороне нефтяной импорт, огромную часть своего внешнего бизнеса осуществляют друг с другом. И это означает, что их зависимость от импортируемых товаров, которые им трудно производить самим, еще больше сокращена.

Известные транснациональные корпорации, развивая местный характер производительности труда, также оказываются прочно привязанными к своим домашним корням. Одно из исследований сотни крупнейших мировых корпораций приводит его авторов к выводу о том, что ни одна из этих корпораций не может быть названа подлинно "глобальной" или "лишенной корней". Значение национальной основы любой из этих корпораций выявляется по всем важным параметрам - размещение капиталов, проведение работ в области исследований и инноваций, собственность, менеджмент. И технологическое совершенство корпораций прочно корреспондируется с уровнем технологического развития стран, в которых расположены их штаб-квартиры.

Опять же, в тесно связанных друг с другом развитых странах, находящихся на одинаковых уровнях развития, можно ожидать наиболее полного проявления единообразия форм и функций. Но Стивен Вулкок, рассматривая формы управления корпорациями в Европейском союзе, обнаруживает некий "спектр подходов" и считает, что это положение сохранится в обозримом будущем. Например, с 1950-х годов экономики Германии и Франции особенно тесно сблизились, поскольку эти страны стали основными торговыми партнерами друг друга. Однако исследование этих двух стран показывает, что Франция позаимствовала германские политические подходы, не пожелав вместе с тем или оказавшись неспособной скопировать германские институты.

Наиболее выразительное опровержение мнения о том, что сила государства резко уменьшилась, может быть найдено в способности государства к трансформации. В силу того, что технологическое обновление происходит быстро, а также потому, что экономические условия внутри страны и за рубежом часто меняются, государства, которые легко адаптируются к этим изменениям, пользуются значительными преимуществами. Международная политика остается внутринациональной. Национальные системы проявляют огромную упругость. Развиваются и процветают те, кто хорошо адаптируется; другим удается лишь выживать.

Для того чтобы добиваться успеха в конкурентных системах, отдельные части системы вынуждены перенимать те пути развития, которых они зачастую предпочли бы избежать. Исследователи американской системы управления отмечают, что одним из достоинств федерализма является то, что отдельные штаты могут действовать как лаборатории социально-экономического экспериментирования. Когда одни из штатов добиваются успеха, другие могут подражать им. Эта же мысль применима и к нациям.

Государства перенимают чужой опыт, но они также и защищают себя. Разные нации со специфическими институтами и традициями защищают себя разными способами. Япония поощряет развитие разных отраслей промышленности, защищает их и регулирует их торговлю. Соединенные Штаты используют свои политические, экономические и военные рычаги для манипулирования международными событиями таким образом, чтобы эти события соответствовали их собственным интересам. Например, как убедительно показывает Дэвид Е. Спиро, международные рынки и институты после 1974 года не пустили нефтедоллары в новый оборот, тогда как Соединенные Штаты сделали это. Несмотря на многие противоположные заявления, Соединенные Штаты при разных администрациях и разных руководителях кабинета эффективно действовали для того, чтобы подорвать рынки и помешать международным институтам. Рычаги США позволили им манипулировать нефтяным кризисом в собственных интересах.

Многие из выступавших в 1970-е годы поборников тезиса о взаимозависимости ожидали, что государство должно зачахнуть и отмереть. Например, Чарльз Киндлбергер писал в 1969 году, что "государство-нация близко к своему почти полному исчерпанию как некоего экономического образования". Глобализаторы 1990-х годов считают, что это уже в действительности произошло. Государство, пишет Вольфганг Рейнике, утратило свою "монополию на внутренний суверенитет" и "в качестве некоего суверенного актора во внешней сфере" оно "станет явлением прошлого". Но даже при всех доказательствах, приводимых в подтверждение этого тезиса, впечатляющим фактом остается то, что во внутренней сфере диапазон правительственных функций и масштаб государственного контроля над обществом и экономикой редко были более полными, чем в настоящее время. После второй мировой войны западноевропейские правительства расходовали около 25% их национального продукта; сегодня эта цифра составляет почти 50%. Во многих частях мира предметом озабоченности является не снижение внутренней мощи государства, а ее увеличение. И хотя государственный контроль несколько ослаб в недавнее время, может ли кто-нибудь в действительности поверить, что экономически развитые государства вернулись к уровню правительственного регулирования, существовавшему в 1930-е годы, не говоря уже об уровне XIX века?

Государства выполняют жизненно важные политические, социальные и экономические функции, и ни одна другая организация не соперничает с ними в этом отношении. Они поощряют развитие институтов, которые делают возможным внутренний мир и процветание. По сути своей в государстве, как сказал Кант, "нет моего и твоего". Государства превращают обладание в собственность и таким образом делают возможным накопление, производство и процветание. Суверенное государство с фиксированными границами оказалось наилучшей организацией для сохранения внутреннего мира и создания условий для экономического благоденствия.

Мы не должны задаваться вопросом о том, что случится с обществом и экономикой, когда государство начнет отмирать, поскольку мы имеем на этот счет слишком много примеров. Некоторыми из наиболее очевидных являются Китай в 1920-х и 1930-х годах и вновь в период культурной революции, многие африканские государства после обретения ими независимости, а также в настоящее время постсоветская Россия. Чем менее достаточным является государство, тем более вероятно, что оно распадется на составные части или окажется неспособным адаптироваться к транснациональным переменам.

Вызовы меняются, но государства выдерживают.

Государство в международной политике

Экономическая глобализация будет означать, что мировая экономика, или по крайней мере ее глобализированная часть, станет не только взаимозависимой, но и интегрированной. Различие между взаимозависимым миром и интегрированным миром носит качественный характер и является не просто вопросом пропорционального увеличения объемов торговли или же ускорения и расширения потоков капитала. С интеграцией мир станет подобен одному большому государству. Однако экономические рынки и интересы не могут выполнить функции правительства. Интеграция требует или предполагает наличие некоего правительства для защиты, управления и контроля.

В отличие от интеграции, взаимозависимость представляет собой, как отметил Эмиль Дюркгейм, "всего лишь мютюэлизм" государств. Взаимозависимость является не только менее прочной, чем принято считать, но также и менее политически значимой. Потрясшие мир события 1989-1991 годов были вызваны не взаимозависимостью. Некое политическое событие, провал одной из двух великих мировых держав, привел к ним. Если бы конфигурация международной политики не претерпела фундаментальных изменений, ни объединение Германии, ни война против Саддама Хусейна не были бы возможны. Наиболее важные события в международной политике объясняются различиями в возможностях государств, но не экономическими силами, действующими поверх государственных границ. Теоретики взаимозависимости, а в еще большей степени глобализаторы, утверждают, что международные экономические интересы государств противодействуют их вступлению в войну. Действительно, они противодействуют этому; но если кто-то спросит, что препятствует войне в большей мере - экономические интересы или ядерное оружие, ответ, безусловно, будет: ядерное оружие.

Великие европейские державы в период перед первой мировой войной были экономически тесно связаны друг с другом. Тем не менее, они сражались в длительной и кровопролитной войне. Соединенные Штаты и Советский Союз в экономическом отношении не были даже слабо взаимосвязаны. Тем не менее они поддерживали неспокойный мир в течение четырех с половиной десятилетий. Наиболее существенные причины мира, как и войны, заключаются в международно-политических условиях, включая доступность вооружений для государств. События, последовавшие за окончанием "холодной войны", наглядно демонстрируют политическую слабость экономических сил. Даже не взаимозависимость, а интеграция составных частей Советского Союза и Югославии, при всех связывавших их воедино экономических интересах, не смогла предотвратить распад этих государств. Правительства и народы пожертвовали благополучием и даже безопасностью в стремлении к национальным, этническим и религиозным целям.

Национальные политические процессы, а не международные рынки, объясняют многие международные экономические изменения. Многие исследователи политики и экономики считают, что экономические блоки становятся более обычным явлением. Но не экономические интересы и рыночные силы создают блоки; это делают правительства. Без правительственных решений не возникли бы ни Угольное и сталелитейное сообщество, ни Европейское экономическое сообщество, ни Европейский союз. Североамериканское соглашение по свободной торговле (NAFTA) придумано американским правительством, и это Япония оказалась фактором, сформировавшим облик восточной и юго-восточной азиатской производственной и торговой зоны. Правительства вмешиваются сегодня в международные экономические вопросы в значительно большей степени, чем они это делали в более раннюю эпоху взаимозависимости.

Многие комментаторы, которые преувеличивают плотность взаимозависимости и в еще большей мере переоценивают масштабность глобализации, вспоминают об отдельных государствах скорее, чем о международной политической системе в целом. Многие небольшие государства импортируют и экспортируют значительные части их валовых внутренних продуктов. Но государства с большими ВВП этого не делают. Когда большинство из крупных держав были меньшими, они существенно зависели друг от друга как в экономическом, так и в военном отношении. Великобритания и Германия перед первой мировой войной были главными взаимными потребителями и поставщиками своего импорта и экспорта, и их торговля определяла огромную долю их ВВП – 52% и 38% соответственно. После второй мировой войны две великие державы мира вряд ли зависели друг от друга, тогда как ряд других государств существенно зависел от них. Самые крупные образования в международной политической системе диктуют условия политической, экономической и военной конкуренции.

В той международной системе, которая существует сегодня, в подлинном смысле счастливой страной являются Соединенные Штаты. Именно потому, что США относительно слабо зависят от других государств, они обладают широким набором политического выбора и способностью как оказывать давление на других, так и помогать им. "Пастух" со своими капиталами может бежать из стран, когда принимается коллективное решение о том, что они не представляют политической и экономической ценности, но некоторые зарубежные страны, подобно некоторым фирмам у себя дома, столь важны, что нельзя позволить им потерпеть неудачу. Национальные правительства и международные агентства, таким образом, идут на риск. Соединенные Штаты являются страной, которая чаще других имеет возможность и желание вмешаться. Агентством, которое наиболее часто действует в этом плане, является МВФ, и большинство стран рассматривают МВФ как орудие давления в руках американского Министерства финансов. Томас Фридман считает, что, когда "пастух" принимает свои решения, их нельзя обжаловать. Однако одна возможность для этого часто существует, и такая возможность состоит в том, чтобы добиться поручительства, обеспечиваемого Соединенными Штатами.

Международная экономика, подобно национальным экономикам, действует в рамках некоего набора правил и институтов, которые нужно создать и поддерживать. До первой мировой войны эту функцию в значительной степени выполняла Великобритания; в период между войнами ее не выполнял никто, а затем ее взяли на себя Соединенные Штаты.

Нескрываемый кулак

Если в экономическом отношении Соединенные Штаты являются наиболее важной страной мира, то и в военном отношении они играют определяющую роль. Томас Фридман определяет суть проблемы просто: мир укреплен "наличием американской мощи и желанием Америки использовать эту мощь против тех, кто стал бы угрожать системе глобализации... Невидимая рука рынка никогда не будет работать без невидимого кулака". Однако этот кулак совершенно очевиден.

Соединенные Штаты расходуют на свои вооруженные силы сумму, равную затратам семи следующих за ними по размерам военных расходов стран вместе взятых. Когда для поддержания или восстановления мира требуется сила, то или Соединенные Штаты возглавляют ее применение, или мир не сохраняется. "Холодная война" милитаризировала международную политику. Отношения между Соединенными Штатами и Советским Союзом, а также между некоторыми другими странами, стали определяться в огромной мере одним параметром - военным.

Соединенные Штаты продолжают сохранять расходы на военные нужды на уровне времен "холодной войны". В реальных суммах военный бюджет США в 1995 году был примерно равен бюджету 1980 года, когда "холодная война" находилась в самом разгаре. Тот факт, что большинство других стран сократили свои военные бюджеты в большей степени, чем Соединенные Штаты, привел к увеличению американского военного превосходства. Соединенные Штаты являются единственной страной, которая может создать и возглавить военную коалицию, как они это сделали в Ираке и на Балканах. У некоторых государств остается мало выбора, кроме как принять участие в такой коалиции, отчасти из-за того давления, которое сильный может оказать на слабого, а отчасти из-за собственных потребностей последнего. Западноевропейские страны и Япония находятся в большей зависимости от ближневосточной нефти, чем Соединенные Штаты, и то, что происходит в Восточной Европе, затрагивает Западную Европу больше, чем США.

Как и можно было ожидать, вассалы обижаются на своего благодетеля, что ведет к разговорам о необходимости исправления нарушенного баланса сил. Вместе с тем, когда неравновесие сил между одной страной и остальным миром велико, догнать лидера трудно. Французские руководители особенно активно оплакивают отсутствие многополярности и ратуют за усиление европейской мощи, но нельзя успешно стремиться к определенной цели, не приемля соответствующие средства. Неравномерное распределение возможностей продолжает оставаться ключом к пониманию международной политики.

Подготовленный в 1992 году пентагоновский проект руководства для ведомства по оборонному планированию отстаивал проведение политики, направленной на то, чтобы "удержать развитые промышленные нации даже... от намерения играть большую глобальную или региональную роль". Соединенные Штаты могут время от времени добиваться помощи со стороны других стран, но не слишком значительной помощи, чтобы не утратить свое господствующее положение в той или иной части мира. Этот документ, после того как произошла утечка информации, спровоцировал критические выступления. В ответ было подчеркнуто, что это был лишь проект. Однако высказанные в нем принципы продолжают служить руководством для американской политики.

В прошлом в сбалансированной системе государств возможность господства одного или нескольких из них предотвращалась реакцией других, действовавших как противовес. Страны Европы уравновешивали друг друга на протяжении первых 300 лет существования современной системы государств. В последующие 50 лет Соединенные Штаты и Советский Союз сдерживали друг друга, защищая каждое свою сферу и пытаясь управлять делами внутри нее. Со времени окончания "холодной войны" Соединенные Штаты остались одни в мире; ни одно другое государство или комбинация государств не являются для них эффективным противовесом.

Каковы последствия этого для международной политики? Чем более взаимозависима система, тем больше ей нужен некий заменяющий правительство институт. Некоторые американцы считают, что Соединенные Штаты выполняют функцию такого института и что, вследствие их сдержанности, другие государства будут продолжать высоко ценить или по крайней мере принимать их менеджерскую роль. Однако, ласковая гегемония - это нечто противоречивое по своей сути. "О существующем в мире желании жить в условиях американского лидерства можно прочесть только в Соединенных Штатах, - заметил один британский дипломат. - Во всех других частях мира можно прочесть об американском высокомерии и односторонности".

Американские лидеры выглядят верящими в то, что положение американского превосходства сохранится на неопределенно долгое время. Соединенные Штаты останутся, таким образом, господствующей державой, лишенной соперников, способных бросить им вызов, то есть останутся в положении, не имеющем прецедентов в современной истории. Когда американцы говорят о сохранении равновесия в Восточной Азии посредством нашего военного присутствия, китайцы понятным образом принимают это как выражение нашего намерения поддерживать то стратегическое превосходство, которым мы в настоящее время обладаем, в отсутствии равновесия сил. Когда Китай предпринимает твердые, хотя и умеренные, усилия по улучшению качества своих менее совершенных сил, мы видим в этом будущую угрозу нашим интересам и интересам других стран. Какими бы ни были тревоги Соединенных Штатов в Восточной Азии и какие бы угрозы они ни ощущали, Япония испытывает их еще раньше, чувствует их острее и реагирует на них. В свою очередь Китай беспокоится в связи с тем, что Япония улучшает свои возможности в воздухе и на море, а Соединенные Штаты укрепляют свои силы в Корее. Действия и реакции Китая, Японии и Кореи, при американском участии или без него, создают некий новый баланс силы в Восточной Азии, который становится частью нового баланса сил в мире.

В "холодной войне" Соединенные Штаты одержали решающую победу. Однако победа в войне часто порождает длительную вражду. Великодушие победителей - редкое явление. Сторона, одержавшая победу в войне, не встречая препятствий для осуществления своих желаний, часто действует таким образом, что создает себе будущих врагов. Так, Германия, забрав у Франции в 1871 году Эльзас и большую часть Лотарингии, обрела стойкую неприязнь. Грубое обращение союзников с Германией после первой мировой войны вызвало аналогичные последствия. В отличие от этого, Бисмарк убедил кайзера не направлять его армию на Вену после великой победы при Кенигграце в 1866 году. По Пражскому договору Пруссия не взяла себе территорий, принадлежавших Австрии. Таким образом, Австрия, ставшая Австро-Венгрией, смогла оказаться союзником для Германии в 1879 году.

Соединенные Штаты вместо того, чтобы усвоить исторические уроки, повторяют ошибки прошлого, расширяя НАТО на восток и распространяя свое влияние над регионами, всегда считавшимися провинцией побежденной стороны. Это вызывает отчуждение России и подталкивает ее к Китаю вместо того, чтобы направить ее в сторону Европы и Америки. Несмотря на множество разговоров о "глобализации" международной политики, американские политические лидеры больше думают о Востоке или о Западе, чем об их взаимодействии.

Движущая сила Америки находится в настоящее время на некоей высшей отметке, которая не может быть сохранена по двум основным причинам. Во-первых, в мире, населенном 6 миллиардами людей, Америка является страной с населением лишь в 276 миллионов человек, что представляет менее 5% всего населения планеты. Физические возможности страны и ее политическая воля не смогут до бесконечности обеспечивать удержание нынешней международной ноши. Во-вторых, другим странам может не понравиться быть размещенными в хвосте поезда. Как друзья, так и противники поведут себя так, как всегда поступают страны в ответ на потенциальную или реальную угрозу доминирования одной из них: они будут действовать с целью восстановления равновесия. Нынешнее состояние международной политики неестественно. И доминирование Америки, и, как можно надеяться, милитаризация международных отношений со временем будут уменьшаться.

Многие глобализаторы верят в то, что мир в возросшей степени управляется рынками. Взгляд на состояние государств ведет к иному выводу. Основное различие между нынешней и прежней международной политикой обнаруживается не в возросшей взаимозависимости государств, а в их растущем неравенстве. С завершением биполярности распределение возможностей среди государств стало крайне однобоким. Мы наблюдаем не подъем экономических и ослабление политических сил, а то, как неравенство международной политики усиливает политическую роль одной страны. Политика, как обычно, превалирует над экономикой.

Перевод Григория Вайнштейна

"The National Interest", Vol.59, Spring 2000

Источник: http://old.russ.ru/