О беспредельном этом мире
В ночной тиши я размышлял,
А шар земной в живом эфире
Небесный свод круговращал.

О, как ничтожество земное
Язвило окрылённый дух!
О, как величие родное
Меня охватывало вдруг!

Непостижимое смятенье
Вне широты и долготы,
И свет, и головокруженье,
И воздух горной высоты.

И высота необычайно
Меня держала на весу,
И так была доступна тайна,
Что я весь мир в себе несу.

Там, притаившись на мгновенье
В испуге свёрнутым клубком,
Трепещут тени, как виденье,
И снова катятся, как ком!

Они летят стремглав в низины,
Вытягиваются и дрожат,
Врезаясь в чащи и стремнины,
Тревожа сон нагорных стад.

А солнце гонится за ними
Всё дальше, глубже, в тьму долин,
Вбивая стрелами своими
Во мрак победоносный клин.

Туман редеет вдоль потока,
И тени мечутся на нём,
Как бы прибежища у рока
Ища меж влагой и огнём.

Но луч всесветный, всемогущий,
Разящий в мраке и во мгле,
Влетит в последние их кущи
И тени пригвоздит к земле!

1917


Растения

Какой порыв неукротимый
Из праха вас подъемлет ввысь?
Какой предел неодолимый
Преодолеть вы задались?

В пустынях экваториальных,
В полярных стужах и снегах,
Сквозь пыток строй первоначальных
Одолеваете вы прах.

Кому здесь не дано покоя,
А лишь волнение дано,
Тот знает истину: живое
Затем, чтоб мыслить, рождено.

И в шёпоте листов неясном
Тому слышна живая речь,
Кто в мире злобном и пристрастном.
Сумел свой слух предостеречь.

О, этот слух мы возлелеем,
Чтоб ваш ответ дошёл живым:
«Мы чувствовать, страдать умеем,
Мы мыслить – сознавать хотим!»

1917

Привет тебе, небо,
Привет вам, звёзды-малютки,
От всего сердца
И помышления.

Вечно вы мерцаете в чёрно-синем небе
И маните моё одинокое сердце.

Сколько раз, стоя под вашими лучами,
Сняв шляпу и любуясь вами,
Я говорил земными словами
Вдохновенные речи.

И мне порой казалось,что вы понимаете меня
И отвечаете мне своими светло-голубыми лучами,
Вы – огромные огненные светила.
О жалкое безумие! Разве огонь имеет душу?
Нет, нет – не то...

Но там, где в глубоких ущельях бесконечности
Приютились планеты,
Может быть, там
Такой же жалкий и такой же одинокий странник,
Обнажив голову, простирает руки
К нам, к нашему солнечному миру,
И говорит те же вдохновенные,
Те же вечные слова
Изумления, восторга и тайной надежды.
О, мы понимаем друг друга!
Привет тебе, далёкий брат во Вселенной!

1919


Жить гению в цепях не надлежит,
Великое равняется свободе,
И движется вне граней и орбит,
Не подчиняясь людям, ни природе.

Великое без Солнца не цветёт:
Происходя от солнечных истоков,
Живой огонь снопом из груди бьёт
Мыслителей, художников, пророков.

Без воздуха и смертному не жить,
А гению бывает мало неба:
Он целый мир готов в себе вместить,
Он, сын Земли, причастный к силе Феба

1921


В науке я прослыл поэтом,
Среди поэтов – я учёный,
Увы, не верю я при этом
Моей фортуне золочёной.

Мой путь поэта безызвестен,
Натуралиста путь тревожен,
А мне один покой лишь лестен,
Но он как раз и невозможен.

Хотел бы я ходить за плугом,
Солить грибы, сажать картошку,
По вечерам с давнишним другом
Сражаться в карты понемножку.

Обзавестись бы мне семьёю,
Поняв, что дважды два – четыре,
И жить меж небом и землею
В труде, довольствии и мире.

1935


Что человеку гибель мирозданья –
Пусть меркнет неба звёздная порфира:
Страшитесь же иного угасанья:
Мрак разума ужасней мрака мира!

1942 год. Челябинск


В смятенье мы, а истина – ясна,
Проста, прекрасна, как лазури неба;
Что нужно человеку? – Тишина,
Любовь, сочувствие и корка хлеба.

1942 год. Челябинск


Примирение

Катись, катись, родимая телега,
По древней, по просёлочной дороге.
С небес следит мерцающая Вега,
А мысли тонут в бесконечном Боге.

И вдруг душа, озлобясь, негодует
На этот мир... Но, исходя в томленье,
Вновь остывает... Свежий ветер дует
Навстречу мне! О, сладко примиренье!

1917, 1943 годы


Гемонии

Один лишь Рим создать мог эту мерзость –
Упадка Рим, Рим – цезарей, Рим – зверств.
Уже тогда над тёмной его славой
Сгущалась ночи стынущая мгла,
И день своей истории продлить
Ему уже никак не удавалось.
Ни Тацит, ни Виргилий, ни Гораций,
Ни Юлий Цезарь, ни Октавиан –
Ничем бесславное паденье Рима
Предотвратить, увы, уж не могли:
Величие оканчивалось там,
Где чёрствость сердца начиналась...
Где безрассудство попрекало ум,
Где разум уступал невеждам власть,
Где беззаконие вошло в закон.
Где ж были вы, великие умы?
Гемонии! Широкие колодцы
Со стенами отвесными, прямыми,
Вверх выбраться нельзя: уж таковы
Песчаником обложенные стены!
За городом в пустующих местах,
Как злое преисподней проявленье,
Они зияют нестерпимым смрадом,
И этот смрад удушливым потоком
Пустынную окрестность заливает.
Взгляните вниз – печальные останки:
Скелеты, черепа, грудные клетки,
Берцовые и бедренные кости,
Тазы, наполненные чёрной слизью,
Иссохшие чернеющие трупы,
И трупы в рваных, выцветших одеждах,
С лохмотьями и лоскутами мяса,
И мертвецы, распухшие, как бочки.
Вот – чёрный саван; золото волос
Горит на нём в луче звенящем Солнца,
Проникшем в полдень в сумрачную яму:
Льняные волосы так золотятся,
Как бы живущему принадлежат.
А вот и труп собаки жёлтой масти:
Полакомиться прыгнула сюда,
А выбраться никак уж не могла
И сдохла, разделив судьбу людскую, –
Бок о бок с человеком – его друг.
Но что-то шевельнулось в глубине...
Рука приподнялась и опустилась...
Он жив, он жив – преступник молодой:
За оскорбление сюда заброшен
Его величества – тирана Рима.
Десятый день без пищи и воды
Средь страшных мертвецов сосуществует,
В парах невыносимо сладких тлена,
Порою смотрит в голубое небо
И явь свою, как сон, воспоминает.
А ночью звёзды тонкими лучами
Глядят не наглядятся на могилы
Живых существ, и падает порой
Горючая слеза из глубины
Сочувствующей немощной вселенной...
Но ни одна горючая слеза
Ещё с небес на землю не упала,
И ни одна небесная звезда
Не покарала палача-владыку
И не сожгла мучителя-тирана.
А много, много уж тысячелетий,
Как люди все о чуде помышляют
И в небо смотрят с радостной надеждой.
Но тщетны все надежды человека!..

1943 год. Челябинск


Бесконечности

Даны нам бесконечности на небе:
Пространство внеземное бесконечно,
И звёзд числа вовек не перечесть.
А на земном пределе беспредельны:
Пучиной вод – моря и океаны,
Песком зыбучим – жгучие пустыни
И жгучей скорбью – сердце человека.

18 февраля 1943 года. Челябинск


Гёте

История, не думая, тебе простит:
Пороки, слабости, ошибки, заблужденья
За сверхвеличие бессмертных дел твоих.
Но лишь двух слов простить не сможет – не простит:
Кровавых слов, начертанных, как осужденье,
Тобой на смертном приговоре: «Аuch iсh»^*) .

11 апреля 1943 года. Челябинск


Всё приму от этой жизни страшной –
Все насилья, муки, скорби, зло,
День сегодняшний, как день вчерашний, –
Скоротечной жизни помело.

Одного лишь принимать не стану:
За решёткою темницы – тьму,
И пока дышать не перестану
Не приму неволи – не приму.

12 апреля 1943 года


Стихия тьмы

Течёт таинственно живущего вода
Из вечной темноты в Земли ночное устье,
Свет – мимолётный миг, а вечность – темнота,
И в этой темноте томящее предчувствье.

Там Солнце чёрное на чёрных небесах
Свой испускает свет, невидимый и чёрный,
И в чёрной пустоте на чёрных же лучах
Летит в пространство весть о мощи необорной.

Там реки чёрные медлительно текут,
Меж чёрных берегов волнуются и плещут,
И зыби чёрные по лону вод бегут
И блики чёрные в невидимое мещут.

И мы все бродим там – мы те же и не те,
Как бродят призраки, видения, фантомы;
О, двойственная жизнь – очами в светлоте,
А умозрением – во мраке незнакомом.

Тьма, тьма везде! Эреб! Зияющая тьма!
Круженье чёрных звёзд и чёрных электронов.
В фантасмагории – безумие ума,
Но в том безумии – неистовство законов.

26 апреля 1943 года. Челябинск


Как сладостно не быть – распасться в вещество
Во прах, в материю, все помыслы утратить,
Все чувства потерять, и духа естество
Изъять из злобных и кромсающих объятий!..

Уйти в бездумный тлен! Сокрыться от лучей
Чёрносжигающего, чёрствого светила
И стать ничем, в безлунной тьме ничьей,
Дабы небытие всецело поглотило.

Ты был иль не был там, а сумма всё одна:
Чередование восторгов и забвений
На древнем кладбище, куда схоронена
Всеразъедающая горечь вожделений.

25 мая 1943 года. Челябинск


Мера жизни

Часами я сижу за препаратом
И наблюдаю жизни зарожденье:
Тревожно бьётся под живым субстратом
Комочек мышц – о, вечное движенье.

Движенье – жизнь. Сложнейший из вопросов.
Но все догадки – всуе, бесполезны.
Возникло где? Во глубине хаосов?
Пришло откуда? Из предвечной бездны?

Бессилен мозг перед деяньем скрытым:
Завеса пала до её предела:
Здесь времена космические слиты
В единый фокус – клеточное тело.

Я тон усилил до органной мощи
Катодной схемой, – слышу ритмы струек:
Несуществующее, а уж ропщет!
Неявленное, а уж протестует!

Должно быть, жизнь – заведомая пытка –
В зародыше предвидит истязанье:
В равёртыванье жизненного свитка
Звучит по миру жгучее страданье.

Но страшны тоны сердца, и тревога
За бытие земное не случайна.
Да, мера жизни – это мера Бога
И вечно недоступная нам тайна.

30 мая 1943 года


Раб (по Феогниду)

Гордо главы не носить порождённому в чёрной неволе:
Согнута шея раба, гнётся затылок его.
Нет, гиацинту и розе не цвесть на колючем бурьяне –
Так и свободным не быть жалкому сыну рабы.


Сократ

Загадочны судьбы закрученные путы,
Темно грядущее, и правда далека:
Постичь тщету, перешагнуть века
И, славословя, выпить яд цикуты!

3 июня 1943 года. Челябинск


Орлиный ветер веет мне навстречу,
Плыву я к северу на утлом челноке.
Я на пути своём спасения не встречу
И не найду себе я друга вдалеке.

Там – одиночество. Там – тундры и туманы,
Болота зыбкие и Солнца круглый ход,
И непосильный труд, и новые курганы,
И жизни неминуемый исход.

15 июня 1943 года


Темно вокруг тебя, и страшно бытиё.
Благодари судьбу, а не пытай её.
Неверен солнца свет: всё – бред, всё – тлен: пойми!
И даже чёрный день как дивный дар прими.