Имя/миф языка
Мелкумян Мелвар Рафаелович, родился 14 апреля 1937 года в Ереване, Армения.
Отец приехал в Армению из Ростова-на-Дону по первому университетскому призыву, основоположник университетской русистики в Армении. Мать — поэт-синеблузник, комсомольский вожак, затем учительница армянского языка.
После средней школы — физический факультет Ереванского государственного университета. Прослушал полный курс, перешёл на филологический факультет. Аспирантура по структурной, прикладной, математической лингвистике в Ленинградском государственном университете. К моменту завершения кандидатской диссертации вышел на новую исследовательскую тропу, в последней аспирантской публикации результат диссертации объявил отрицательным, защищаться не стал. Работал по специальности в научно-исследовательских институтах Ленинграда и Москвы: Ленэлектронмаш, ЦНИИТЭИС (Институт судостроения), ВНИИ документоведения и архивного дела, Институт прокуратуры СССР (инженер, старший инженер, ведущий инженер, старший научный сотрудник), Институт микроэлектроники (консультант по лингвистическим задачам), Питтсбургский университет, штат Пенсильвания, США (профессорствовал; в Вашингтоне, при Свято-Иоанновской церкви создал библиотеку; помогал еп. Василию Родзянко делать книгу — первая часть изданной затем Университетом Натальи Нестеровой; когда-то я работал над изданием книги о РПЦ в Издательстве Московской Патриархии, помогал также богослову Николаю Павловичу Иванову — прот. Николаю — в работе над книгой о первых днях Творения) — 90-е гг.; сотрудник Восточного факультета СПбГУ (с 1999 по 2006 гг); в Университете подготавливалась защита докторской диссертации, но была отложена в связи с моим — по семейным обстоятельствам - возвращением в Москву. Еще — пожалуй, самое примечательное — Проблемная группа по семиотике при кафедре общего и сравнительно-исторического языкознания на филологическом факультете МГУ, Всесоюзная конференция / издание Трудов, в 2-х тт. — «Семиотика средств массовой коммуникации» (спецкурс «Особенные подходы к изучению армянского языкового материала» в 70-х и руководство научным семинаром «Семиодинамика», при Совете молодых ученых , на матмехе ЛГУ.
Преподавал риторику в СПбДАС (Духовные Академия/Семинария). Работал в домашнем семинаре "Отечественная традиция лингвистической антропологии", продолжившемся затем на Филологическом факультете СПбГУ и предварившем создание Научно-Богословского Центра междисциплинарных исследований "Слово" в составе Института филологических исследований СПбГУ.
Около 40 научных публикаций. Рукопись книги «Армянский глагол: межуровневые корреляции (к обоснованию морфоносемики)» принималась к печати в Ереване, позже в Париже, её изданию помешали внешние обстоятельства. Творчески полагаю себя состоявшимся в своих лингвистических опытах не только как филолог, но и как физик.
Предлагаю к сведению любознательной публики тексты из представленного списка, для их последующего обсуждения
1. Мелкумян М.Р. Формирование армянского глагола (семиотическая реконструкция). //"Вестник общественных наук", АН Арм. ССР, N 8, 1972
2. Мелкумян М.Р. Образование системы языка. //Сб. "Проблемы структурной лингвистики. 1972", М.: Наука, 1973 С. 555-563.
3. Мелкумян М.Р. Армянский глагол: система глагольных конфигураций. //Сб. "Вопросы металингвистики". ЛГУ, Л.: 1973
4. Мелкумян М.Р. К обоснованию морфоносемики //Семиодинамика. СПб.: 1994. С. 116-130.
5. Виролайнен М.Н, Мелкумян М. Р. В поисках “русской картины мира ”//Новый Мир. 2000, № 7. С. 211-215.
6. Мелкумян М.Р., Птицына И.Б. Формула ПВК как инструмент постижения эволюции образа мира//Материалы конференции Дни Петербургской философии 2003. Метафизика искусства. Мировая и петербургская традиции реалистической философии. СПб.: 2004. С. 270-275.
7. Мелкумян М.Р . Отечественная традиция лингвистической антропологии: концепция родного языка//XXXIII Международная филологическая конференция. Выпуск 24. Общее языкознание. 15—20 марта 2004 г. Санкт-Петербург. Филологический факультет СПбГУ. 2004. С. 3-5.
8. Мелкумян М.Р. Об отечественной традиции лингвистической антропологии //II Международный конгресс исследователей русского языка. «Русский язык: исторические судьбы и современность». 18—21 марта 2004 г., МГУ, Москва. С. 108.
9 . Мелкумян М.Р., Птицына И.Б. Об эволюции в биологии сквозь призму языка//XVIII Любищевские чтения «Современные проблемы эволюции». Ульяновск. 5—7 апреля 2004 г. Ульяновск 2004. С. 211-219.
10. Мелкумян М.Р., Птицына И.Б. Роль самоорганизации в эволюции языка//III Международная школа-семинар «Лингвосинергетика». 11—12 мая 2004. Институт языкознания. Москва. (в печати)
11. Мелкумян М.Р . Язык — время // Пространство и время: физическое, психологическое, мифологическое. Сборник трудов II Международной научной конференции 30-31 мая 2003 г. Москва. М.: Культурный центр «Новый Акрополь» 2004. С. 91-95.
12.Мелкумян М.Р., Птицына И.Б. Новая научная парадигма: возможность сопряжения и преобразования понятийного аппарата для разных областей науки//Философия и будущее цивилизации: Тезисы докладов и выступлений IV Российского философского конгресса (Москва, 24-28 мая 2005 г.): В 5 т. Т. 1. М.: Современные тетради, 2005. С. 373.
13. Мелкумян М.Р., Птицына И.Б. Пространство и время//Тезисы IV Международной конференции Пространство и время: физическое, психологическое, мифологическое. Москва, 27-28 мая 2005 С. 26-27. (фото)
14.Мелкумян М.Р., Птицына И.Б . К умопостижению пространства-времени // Сборник трудов IV Международной конференции Пространство и время: физическое, психологическое, мифологическое. Москва, 27-28 мая 2005 С. 121-124.
15. Мелкумян М.Р. Ответы на опросный лист... Анкета № 6//Беседы любителей русского слова: православное духовенство о языке (Материалы круглого стола, СПб., 24 окт. 2005). СПб., 2006. С. 39-40.
16. Мелкумян М.Р . О поэтическом слове, или Отечественная традиция лингвистической антропологии (Курс лекций для студентов философско-богословского факультета и Академии поэтов и философов Университета Натальи Нестеровой, Москва)
Имя Языка
М.Р. Мелкумян
К славному имени прот. Герасима Павского (1787-1863) — опять же к пушкинской поре становления-расцвета современного русского литературного языка — следует возводить отечественную традицию лингвистической антропологии. Сие альтернативное языковидение является в случае Павского уникальным теоретическим предприятием в сторону Гумбольдта, а по конкретному результату — общепризнанным памятником русской словесности [1]. Фактически Павским обнаруживается и утверждается автономный уровень бытования языка, который мы условимся называть морфоносемическим, в отличие от усвояемого в школе по словарю и грамматикам уровня лексико-синтаксического. В языке примечательны предлоги, союзы, местоимения, частицы — разумеется, слова (части речи), но только ввиду принятой грамматической конвенции. А если сменить исследовательскую позицию и взглянуть на язык со стороны членораздельности? Что раньше — слово или «буква»? Это не к спору, а к принципиальной исследовательской установке. Сменив ее, мы ставим в начало языка членораздельный звук, наряду со словом (прасловом): контроверза не снимается, и это свидетельствует лишь о серьезности предприятия. Итак, задан уровень грамматически значимых звуков — морфонем. Морфонема может быть получена путем дальнейшего членения морфем до «букв», но вот, в отличие от морфемы, морфонема оказывается подвижной, она одновременно и вдруг обнаруживается в самых разных изгибах слова и предложения.
Внимательный читатель сейчас же отметит, что мы ведем разговор о морфоносемике в терминах, так сказать, межуровневых корреляций, а иначе не можем: язык нам дан на уровне лексико-синтаксическом. На морфоносемическом же уровне реконструируется/обнаруживается (у истоков человеческой речи) структурное образование с морфонемными ключами, местоименным и предложным, между радикалами — диффузными (по произношению, — предположительно) прасловами. Отправляясь от данной структуры, путем последовательных переструктураций мы выстраиваем здание грамматики и выходим на уровень наличного языка-мышления. Какого языка? Структура — не алгебраическая, а языковая морфоносемическая, но она универсальна, через нее можно ходить из языка в язык: межъязыковая универсалия. Вот она в формульном выражении:
[(R1 – s– k– R2) ↔ (R3 – m– w– R4)] —
некоторое множество {s}и m— местоименные, а kи некоторое множество {w}— предложные морфонемы; в морфонемном ряду располагается разъем между четверками, цезура, пауза («дыхания» Павского) — глагольное значение возникает в переходе/перескоке из четверки в четверку; морфоносемически, по составу глагол располагается аркой, мостом между указательными, назывными высказываниями (в отдельных скобках). Левые скобки — ориентирование: описание, исчисление в пространстве; правые — квалификация операций. В целом структура описывает, определяет некий «первичный высказывательный комплекс». Местоименные морфонемы фиксируют, задают место наблюдателя, что в дальнейшей динамике языкотворчества, в морфоносемических перестроениях мифологически переосмысливается (самоосознание, его предпосылки) [2]. Описываемую морфоносемическую структуру можно полагать Мифом языка, его сокровенной глубинной реальностью. Это и есть собственно язык, сквозь морфоносемическую структуру провидятся всякие речь, текст, грамматический строй, сюжетное построение, композиция произведений словесности. Скажем, в нашей структуре находит органичное завершение морфология сказки, разработанная В.Я. Проппом. С другой стороны, здесь мы оказываемся в круге естественнонаучного в гуманитарной области (нейтрализация) перед лицом грядущих синтезов. У нашей структуры отыскиваются далеко идущие аналогии, положим, с биохимической двойной спиралью. Если всерьез осмыслить то обстоятельство, что человеческое знание формируется в языке и на языке, то намечается научная программа тысячелетия: перебазирование всей теоретической науки с математических рельс на — языкотворческие (переворачивание вектора вперед: синтез вместо анализа, понимание идущих смыслов как изначальных — «ветры богов слова веют из будущего», по известному слову Велимира Хлебникова). Взять хотя бы первый абзац – первую строфу – Евангелия от Иоанна; тут простое, но глубочайшее: прежде вещали пророки. Однако, из глыбы сей про-изошла мистическая полнота христианского богословия. Искомое у нас впереди, но не позади, мы исследуем созидательски: таково непременное условие, следующее из человеческой погруженности в сферу языка (человек в этом аспекте и есть язык). И, наконец, — глобальные синтезы: намечается возможность научного конструктивного подхода к постижению единства человеческой культуры на путях языка, к обретению все новой творческой (динамической) устойчивости в живительном многообразии сменяющихся культурных ландшафтов.
Хочу обратить внимание на следующее обстоятельство. Наши попытки осмыслить языкотворческий механизм на морфоносемическом уровне встречаются со схожим описанием в… библейской пророческой книге Иезекииля, в непостижимой и неподражаемой его херувимологии. Но что может быть величественный опыт Богопостижения на берегу реки Ховар, как не погружение пророка в стихию языка, сновидческую подсознательную его подоснову, когда над ним отверзлись небеса огненной божественной буре, шедшему от севера бурному ветру, великому облаку и клубящемуся огню, «и сияние вокруг него», «и из средины его видно было подобие четырех животных, — и таков был вид их: облик их был, как у человека; и у каждого — четыре лица, и у каждого из них — четыре крыла», «на земле подле этих животных по одному колесу перед четырьмя лицами их». «Над головами животных было подобие свода. И голос был со свода, который над головами их…». Исследователь текста М. Скабалланович, сообщает: «Только с Ховарского богоявления стала возможна речь о Боге, как Свете. С этого времени свет стал мыслиться в понятии Бога едва не с такой необходимостью, с какою мыслятся в нем разум, воля, жизнь.
Еще одну новую черту вносит в образ явления человеку Славы Божией видение Иезекииля, но только черта эта указывается как бы с таинственною прикровенностью, с мысленным «чтый да разумеет». Пришедший к пророку Господь дает ему знать Себя прежде всего, как неопределяемый ничем и никак ближе qol, голос, звук. Этот божественный шум ясно отличается, если не прямо противополагается шуму явления херувимов, который очень подробно описывается, тогда как первый определяется только как «голос с тверди». Новозаветная экзегетика получила бы новые точки зрения, если бы генетические розыски о Логосе продвинула до Иез. 1, 25» [3].
Обратимся вновь к морфоносемической структуре первичного высказывательного комплекса языка. Определенна по звуковому исполнению, явственно задана по содержанию своему, но остается непроизносимой и неопределенной в совокупном смысловом восприятии. Все языковые дорожки, его ручейки и тропки ведут в сей заповедный вертоград, все нити языка сходятся в нем, но где он? — Ненаблюдаемо есть. Присутствует — всюду. Повсеместно и незримо — откликается. Не секрет, но тайна — в словоупотреблении Достоевского. — Поистине: Имя Языка.
Все, высказанное на языке, возглашает к Господу. Интимнейшее философское Богопознание: звездное небо над нами – моральный закон в нас. И философское же установление схематизма нашего рассудка, схемы чувственных понятий – Альфы и Омеги – не отсылка ли к Имени?
[1] «Филологические наблюдения над составом русского языка. Протоиерея Г. Павского», СПб, 1850.
[2] М.Р. Мелкумян. «К обоснованию морфоносемики», в кн.: «Семиодинамика. Труды семинара», СПб 1994.
[3] «Что дает богослову первая глава книги пр. Иезекииля», в «Трудах Киевской Духовной Академии», № 6, 1905 г.
инСайт